Я догадался, что Скрябин-третий говорит уже не о детях с их увечными гусятами-поросятами и обращается уже не ко мне, а к единственному пустому пятну на стене – ровному рыжему прямоугольнику, где раньше, наверное, висела какая-то картина или большая литография.

– Спасибо, Вячеслав, мы пойдем, увидимся позже, – услышал я невероятно вежливый голос Фишера. Обзор заслонила его спина, которая стала вытеснять меня на лестничную площадку.

Едва мы вышли, старик мигом утратил всю деликатность и превратился в сердитый вихрь: меня вместе с рюкзаком за несколько секунд протащило вниз по лестнице, выдернуло из подъезда и повлекло по Малой Дмитровке. И все это время, пока тайфун «Фишер» нес меня, не давая опомниться и вставить словечко, я успел наслушаться историй о печальных судьбах раздолбаев, не научившихся в военное время исполнять приказы старших по званию.

– Велено же было: не вы-со-вы-вать-ся, – оводом зудел над ухом старик. – Ну чего ты приперся туда? Заруби на носу: с депрессушниками надо обращаться нежно и бережно, как со ржавыми боевыми гранатами. У таких чека на честном слове, тронь невпопад – и все пойдет вразнос. Хорошо, что я нашел в аптечке нашего клоуна неплохие таблетки и уговорил Вячу принять сразу три. А значит, минут через сорок пройдет острая фаза, и с ним можно будет более-менее нормально беседовать. Но тебя, Иннокентий, я с собой уже не возьму. Ты на сегодня вышел из доверия, поскольку не выполнил приказа. А приказ в военное время…

Фишер приготовился зайти на новый круг и сделал короткую паузу, переводя дыхание. Это был единственный шанс втиснуть фразу.

– Вилли Максович, подождите, дайте сказать, – взмолился я. – По-моему, это важно…

Едва я начал говорить про тонированного «Долгорукого» во дворе, как Фишер рявкнул: «Что ж ты молчал целый квартал, бестолочь?!» Он мгновенно выпустил мою руку, развернулся и, не обращая на меня внимания, рванул обратно к дому. Я за ним. По голосу старика я догадался, что он совсем не верит в случайные совпадения. С трудом поспевая за стариком, я мысленно повторял на ходу «я бестолочь, бестолочь, бестолочь», и внутри меня плескался черный ужас, что сейчас из-за моей бестолковости и нерасторопности что-нибудь обязательно случится, а мы не успеем, и я больше никогда не увижу внука наркома живым…

Но я ошибся.

До подъезда нам оставалось несколько метров, когда где-то высоко и чуть позади раздался веселый стеклянный звон. Задрав голову, я увидел, как где-то наверху из оконной рамы брызнули во все стороны капли переливающихся осколков. В их искристом ореоле мелькнула знакомая пижама и взмахнула, точно крыльями, полосатыми рукавами. А спустя две или три нескончаемо долгие секунды реставратор игрушек Вячеслав Индрикович Скрябин закончил свой полет внизу – так близко, что осколочный дождь не задел меня лишь случайно.

И еще в одном мне повезло: уши на миг заложило ватой, и тяжелого звука удара я, к счастью, почти не услышал. Просто почувствовал, как дрогнул под ногами асфальт.

Шесть этажей – шансов уцелеть ноль. И все-таки в лежащем теле еще осталось немного жизни, совсем чуть-чуть. Ее хватило на то, чтобы внук наркома узнал нас и шепнул Вилли Максовичу:

– Это вы его точно… спасибо… старой сволочью… я бы тоже… но все никак не…

Лицо у него разгладилось, перестало быть серым. Ушла боль, стерлись настороженность и выражение муки. Он поманил меня пальцем, ухватил мою ладонь и всунул в нее игрушку, свою спутницу, – ту самую зубастую уточку. Потом еле заметно улыбнулся. Уже не мне и не Фишеру, а высоким кронам деревьев и прозрачному московскому небу…

– Все, он умер, ему ничем не поможешь. – Вилли Максович сжал мне плечо и оттащил от неподвижного тела на асфальте. – Потом поплачешь, если захочешь, разрешаю, это нормально для твоего возраста, но сейчас бежим. Теперь их больше наверняка, всех я не оприходую, повяжут… Ну чего ты вещи раскидал по улице? Собирай уже быстрее!

Откуда-то сверху раздалась мелодия рингтона. Теперь мне уже сразу вспомнились и слова: «Взвей-тесь костра-ми! Си-и-ние но-очи! Мы пи-о-нее-ры…»

– Вон они оба! Куда? А ну стоять! – послышался крик.

Из черной дыры окна на улицу высунулись полдюжины галдящих рож. Главную я не узнал, зато ее злобный фальцет трудно было перепутать: вчера им разговаривал человек в маске, старший пионервожатый Утрохин. Горн, Барабан и Котелок почти наверняка ошивались поблизости.

– Они всей толпой к нему вломились… вот же тупые кретины! – выругался Фишер.

Треть своей сознательной жизни я по-настоящему сильно ненавидел лишь одно на свете существо: Руслана Кобзикова, водителя трехтонного паровика, который зимним вечером сбил на Ленинградке моих родителей. Но Кобзиков хотя бы сам ужаснулся и, сразу протрезвев, даже попытался их спасти. Эти, которые в окне, были еще отвратительней. Они только что сгубили человека – и моментально забыли о нем. Ведь на горизонте появилась новая добыча.

– Все вниз! – проорал Утрохин. – Птица у них! Я знал! Я знал! Видите? Вон там, в клетке!

– Ну ты, Иннокентий, и раззява… – безнадежно вздохнул Фишер, подхватывая клетку с вороном, которая так некстати выкатилась из моего упавшего рюкзака.

И почему я не затянул горловину покрепче? Корвуса пожалел? Вот и дожалелся. Если раньше пионеры только подозревали, что ворон у нас, то теперь они были в этом твердо уверены.

– Вы мягкий знак пропустили, вот здесь, в моем отчестве. – Въедливый Фишер ткнул пальцем в строчку «Карпов Борис Василевич».

– Ой, извините, сейчас исправлю, – смутилась девушка за стойкой. На бедже с логотипом мини-отеля «Плюс» было написано «Татьяна Акулинина». Судя по фамилии, это была дочь хозяйки.

Чтобы Татьяна вдруг не подумала, будто я такой же придира, как и старик, я на всякий случай отошел подальше от стойки. И пока фальшивый Б. В. Карпов с деловым видом расписывался в гостевой книге, платил за номер, пересчитывал сдачу и слушал инструкцию по пользованию бойлером, я снова рассматривал зубастую игрушку – прощальный подарок внука наркома.

То, что уточка с сюрпризом, мне стало ясно еще в метро, когда мы, попетляв узкими дворами, – «Долгорукому» не протиснуться, – оторвались от погони и спустились под землю. Мне казалось, я знаю все способы перейти с сиреневой ветки на зеленую, но Вилли Максович потащил меня напрямую, через служебные помещения, где воздух был спертым, редкие лампы тлели вполнакала и в предвкушении ночного выпаса сладко дремали стада электрополотеров.

Три минуты в подземном лабиринте – и мы очутились на «Новокузнецкой». Там-то, ожидая прибытия поезда, я впервые пригляделся к круглой медяшке на шее уточки и сообразил, что это – индивидуальный жетон «Би-Лайма». Такие выдают за небольшую плату клиентам, когда у эсэмэсок ценный аттачмент. Услуга редкая, ее не рекламируют, и мало кто в курсе. Сеня Хомский, замзавотделом охраны торговых марок ФИАП, хвалился, что использует безотказный трюк: в день зарплаты отправляет капсулу с заначкой по фиктивному адресу, а через недельку по-тихому забирает из офиса «Би-Лайма» невостребованное вложение. Все это время жена с тещей могут до посинения проверять его тайнички – и нигде копейки неучтенной не найдут.